Я так хочу. Новая глава.

предыдущая глава

Глава 7

Кит не раздумывал, как маленькая зубатка втиснула в гастрольный график съёмки рекламного ролика. Безнаказанность Кики базировалась на поддержке извне и его невмешательстве. До этого дня.

Панорамное окно во всю длину номера ярко транслировало бело-золотое побережье, без рекламы и звука. Кит отвернулся от толстого стекла и набрал номер секретаря:

– Как поживаете, Суин? Как там Лос-Анджелес? Солнечно? Отлично. Рассчитайте этим солнечным днём мисс Кейн, и сообщите в контору по найму о свободном стуле.

Подхватив рюкзак и нацепив на нос черные очки, Кит рассмеялся:

– Думаете, она обратится в суд? Готов спорить. Но не волнуйтесь, Суин, я намерен выиграть слушание. И не забудьте выплатить мисс Кейн королевское пособие. Не скряжничайте, моя прелесть, Кимберли отработала каждый цент всеми доступными способами.

Белоснежная коса ткнулась в Карибское море стрелой и указывала в ослепительный горизонт. Бирюзовые волны толкали берег и отбегали, оставляли за собой густую пену и йодовый дух. Свет отражался от воды, песка, редких пальм, плоских валунов и обжигал лицо. Солёные брызги оседали на щеки, стягивая кожу.

Узкий деревянный настил вёл к сколоченному павильону. Сунув руки в карманы шорт, Кит смотрел поверх курчавой шевелюры спутника. Гавайская рубашка помощника режиссёра мелко трепетала на ветру, как и мягкий рот, талдычащий регламент:

– А после получасовой перерыв...

– Что там? – облизнул губы Кит.

Женщины в черных футболках с логотипом Стренжерс растягивались напротив гримёрной, крутили шеей и коленями, словно готовились к марафону.

– А, это! Это сюрприз! – повернулся Кларк, широко улыбаясь: – Девчонки приготовили забавный флэш-моб. Так хотят выразить...

– Я понял, что они хотят, двигай вперёд, – прикрыв газетой голову, оборвал Кит.

Хуже избитой «Травли» оказалась «Травля» в восторженном исполнении девиц. Перед криво прилаженной дверью они выдавали нечто среднее между прыжками в длину и ужимками стриптизёрш. Когда музыка из динамиков оборвалась, кулаки взметнулись в небо. Раскалённый воздух окрасился вспышками конфетти.

Кит истово зааплодировал, поучаствовал в групповом селфи и простился. Пронзительный свист Кларка разогнал персонал по местам.

В душной тесноте гримёрки Кит подставился под пальцы визажиста с русым "бобриком" и россыпью колечек в нижней губе. Парень матерился сквозь зубные скобки и долго выбирал из волос остатки конфетти.

Кит полистал сценарий. Согласно плану трёхминутного ролика, мужчина и три нимфы резвились в пальмовых зарослях, у кромки моря и на двухметровой койке. Сегодня действие разворачивалось в кровати.

– Мы готовы! – в дверном проёме появился кучерявый. – Вы как, скоро?

Не оборачиваясь, Кит кивнул. Поднёс ко рту кружку с кофе, мрачно уставился в зеркало. Гримёр старательно маскировал тёмные круги под глазами. Как волосатый махаон кисточка порхала по палетке искусственных цветов, словно нектар собирала здоровый цвет лица и переносила на серую кожу.

Кит следил за таинством. Ему нравилось это лицедейство. Нравилось не узнавать себя, блуждать в образах. Новая попытка потеряться. Очередная личина спрятаться.

Он провёл ногтем по лицу. На замурованной щеке от переносицы до уха протянулась царапина. Казалось, лопнул перезрелый фрукт и в разрезе сейчас выступит липкий сок.

Втянув в себя пирсингованную губу, "бобрик" оказался симпатичным выпускником старшей школы. Набрал шпателем из банки замазку, приложил к трещине. Два точных движения стёрли подлинность клиента. Из зеркала на Кита таращился незнакомый юнец, сожравший измождённого неврастеника. Он криво ухмыльнулся и подмигнул всему квартету хамелеонов.

Главную экспозицию разместили посреди съёмочной площадки в углублении небольшой бухты. Ложе под белым балдахином окружили прожекторы. Края занавесок уже намокли и вывозились в песке. Кит поднялся на невысокий подиум. Плюхнулся на матрас, привычно забаррикадировал больную ногу здоровой.

– О, черт! Я не знал, даже подумать не мог... – жалобно протянул Кларк и посмотрел на босса:

– Меняем план? Ни свет, ни грим, ни обработка не скроет гм... худощавость актёра. Используем дублёра?

– Что?! – плотный мужчина в квадратных очках выскочил из кресла режиссёра, сунул бутылку с лимонадом ассистенту, вскарабкался на помост.

Придерживая на талии выданные костюмером джинсы, Кит смотрел в телефон. Лавочницкие взгляды, занятые оценкой торса потрёпанного Нарцисса, давно не мешали. Вяло интересуясь беседой киношников, он читал сообщение. Суин переслала на почту приглашение: его фильм прошёл отбор на участие в Канском фестивале.

– Может, Джошуа? Он будет готов через пятнадцать минут. Успеем. Возьмём крупный план, а потом...

– Валяйте, – отозвался Кит, заметив периферическим зрением партнёрш по кадру.

Девушки ворвались на подиум ароматной горячей волной. Двенадцать аппетитных футов пристроились посреди кровати. Модели поправляли на груди прозрачные туники, трогали в волосах венки из лилий, смеялись. Глянцевые ноги нервно играли, то подбирались под юбки, то перепутывались загорелыми лодыжками.

Кит заставил себя отложить телефон:

– Близняшки?

Бразильянки захихикали, протянули шоколадные ладони:

– Мы – двойняшки! Стелла! И Серена!

– Привет.

– Исключено! – вмешался режиссёр в церемонию знакомства, энергично помотал головой, потянул носом:

– Слышите? Кларк ты слышишь? Это феромоны! Погляди на них. Тут уже химия. Джошуа все испортит. Мне нужна твоя энергетика Крис. Твоя пластика. Камеры любят её не меньше, чем правильные углы твоего черепа.

– Отлично. Я и мой череп не возражаем.

Кларк оторвал взгляд от знойных амазонок, хохотавших в подушках, дёрнул прядь и посмотрел на солнце. Режиссёр задумчиво пожевал жвачку, сплюнул в сторону:

– Зови Роба! Пусть правит сценарий. Упор на эмоции, отдельные части, фрагменты. Минимум общего плана. Пусть будет много крупных деталей. Потом соберём воедино. Ясно?

Кит выгнул брови:

– Кто бы подумал, что разобранное на детали дерьмо лучше пахнет.

– Что?

– Говорю, крутые вы, парни!

– Ещё бы!

Кларк поднял рупор и гаркнул:

– Работаем! Посторонние, покиньте съёмочную площадку!

– Давайте притрёмся, – режиссёр прилип к глазку объектива. – Мы поищем ракурсы. Твоя задача, Крис, возжелать эти сладкие булочки. Представь, что одна, например, Грэмми, а вторая скажем...

– Пальмовая ветвь. Я видел сценарий.

– Хорошо! Проведи рукой по её плечу! Да! Вот, так! Пробуй импровизировать! Отлично! Узнай её!

Пять часов Кит валялся в огромной кровати, плотоядно разглядывал и трогал прелести нимф. Пальцы скользили по коже предплечий, разогретой лучами прожекторов. Облако белого газа вздыхало под вентиляторами, волосы моделей липли к лицу.

Вдыхая чуть терпкий женский запах, Кит думал о фестивале. Возьмёт "Прыжок" награду? Кто вправе оценивать его?

Он завис над партнёршей в положении «планка», повернул голову. Масляной взгляд зафиксировался на второй девушке. Камера пялилась в лицо. Долго. Усталые глаза резал свет. Предплечья окаменели, мышцы вздулись от напряжения.

– Чёрт! Вы там страсть снимаете или фиксируете спортивный рекорд?

Кит перекатился на спину и заслонился ладонью от солнца. За монотонным галдежом в десяти шагах разговаривали волны. Море наступало. Все ближе подбиралось к павильону, обещая к вечеру, затопить притон креатива, похоронив под собой уродливую конструкцию.

– Вернись в кадр, Крис!

Кит не шевелился, мысленно видел уже другое море и лица. Набережную Круазетт заполонили люди. Толпу различал отчётливо, но ступени Дворца фестивалей терялись в тумане.

Затылок тронуло волнение. Но о награде Кит не думал. Награды ничего не значили. Он хотел видеть склонённые в почтении головы у безымянной могилы безвестного солдата. Одного из многих павшего в чужой войне. Но многие не интересовали – только один.

И Кит склонит головы жури... или сложит. Отец получит чёртову панихиду, которую ему задолжали и сытые европейцы в том числе.

Отдуваясь, режиссёр вытер платком лоб, сделал знак оператору менять ракурс. Раздражённо гаркнул осветителям:

– Да что вы за гусыни?! Двигаетесь!

Кит вновь откинулся на подушках. Принял красоток в объятия. Глядя попеременно то в одно, то в другое запрокинутое лицо, искал причину внутреннего беспокойства. Колебания редко досаждали. Точнее – никогда. Он просто принимал решения, а потом следовал ему.

Что с ним происходит?

Он осторожно прикусил полную, тёмную от густой крови губу, слегка оттянул зубами. Тело механически реагировало на команды с площадки. Круглые бёдра прижались к его левому боку. Острая коленка взобралась на живот. В кожу впился треугольный флакон зелёной воды от Форда.

Кто там в жури? Кит не знал даже список номинантов. Никогда не интересовался соперниками, но сейчас хотел видеть, этот чёртов список.

– Принеси телефон! – бросил он кучерявому в гавайской рубахе.

Запуская пятерню в редкую гриву, режиссёр обернулся к помощнику:

– Ну, чего вытаращился?! Мы никогда не снимем этот грёбаный ролик! Живо тащи! Пять минут перерыв!

Кит отрывисто надиктовал указание Суин, рассеянно поглаживая подставленную ладонь и гуляя взглядом то по возвышенностям перед носом, то по золотисто-лиловым облакам над горизонтом.

– Кто займётся речью? А кто ей обычно занимается?

Выслушав ответ, он расхохотался и сел. Мягко выпутался из загорелых лиан рук и ног, вызвал нового абонента:

– Подготовь к утру благодарственную проповедь, – не дав голосу в динамике набрать мощь, перебил: – Считай себя уволенной завтра, а сейчас пиши. Как успеешь?

Он почесал челюсть и вытянул шею, подставляя физиономию под кисти "бобрика". В голову вцепился парикмахер, щедро распыляя над макушкой струю лака, словно отгоняя насекомых.

– Так же, дорогая, как я пою на частных концертах, участвую в благотворительных ужинах, даю интервью, и снимаюсь в рекламе во время гастрольного тура.

Кит бросил телефон режиссёру. Толстяк поймал мобильный в прыжке, махнул оператору:

– Работаем! Покажите любовь! Нет женщин и мужчин! Никаких гендерных рамок! Вы материя! Космос!

Горячие тела облепили как адский конвой в азиатской тюрьме. Жаркий кокон вызвал в памяти накал Вьетнамских съёмок. Нескончаемые часы один за другим под дых. Непомерные амбиции вытягивают новый день. Расчёт до доли секунды, предел, край эмоций. До последней сцены Кит держал в руках воздух. Все или ничего. Только так умел, сколько себя помнил.

Кровь громко стучала в висках. Кит запускал руки в русалочьи волосы. Ладони наполняла пустота – тёмная и пыльная, та, что скрывается за пластиком манекена с руками и ногами, выкрученными из шарниров.

Все и ничего.

Одна суть. Он – чёрная дыра, которая сосёт жизнь. Живое в его руках – гербарий. Он тот же сопляк, который ловит бабочек, чтобы упиться красотой, а потом "гуманно" отпустить. И сколько не стряхивай прозрачную пыльцу с пальцев, тень будущего праха все равно останется.

Она до сих пор на нем. В груди завывает ветер, скрипят рваные края сквозного отверстия, куда провалилась очередная бабочка. Какой она была хрупкой...

Кит непроизвольно застонал, смял кулаками шёлк. Хотелось выблевать из себя этот мерзкий вакуум, комок тины под рёбрами, мешавший дышать. Он впился в предложенные губы, грубо ломая ртом. По хребту проползла раскалённая судорога. Боль отпустила голову, хлынула в бёдра. Кит перестал улавливать запах терпкости женских тел, туалетной воды и йода. Воздух пропитал запах пота и секса.

– Ох, черти! Давайте! Ещё! Больше страсти! Больше! Господи, я сейчас кончу!

Приоткрыв пухлый рот, режиссёр поддался вперёд, ладони оперлись в растопыренные колени, глаза пожирали движения, подсмотренные камерой. Фигуры съёмочной бригады нелепо застыли, напряжённо считали вдохи-выдохи актёров, заменившие их собственные.

Для Кита посторонние находились вне фокуса. Он с головой нырнул в подёрнутые истомой сверкающие глаза разнояйцовых самок, отражавших его похоть. Три тела свились в жаркое гнездо, срослись влажной кожей.

– Стоп! Снято! – взвыл режиссёр и с хрустом разогнул колени:

- Красавчики! Как сыграли, а! Мощно! Дико! Ради такого кадра, Крис, я готов пресмыкаться перед тобой всю свою дрянную жизнь! Ты мой, чёртов, идол! - заглянув в камеру оператора, он нетерпеливо показывал пальцами, чтобы тот перемотал запись назад.

Кит отключил голоса режиссёра. Он хотел наполнить пустой колодец влажной жизнью. Перехватив между поцелуями воздух, припомнил расположение гримёрной. Выпутал руки и сгрёб двойняшек в охапку. Спустил ступни на деревянный пол, припорошённый песком. Выпрямился с хихикающей ношей и пошатнулся.

Заскрипев зубами, Кит сдержал вопль. Боль вонзилась в щиколотку и вылезла через горло глухим рыком. Лоб взмок, руки мелко задрожали и ослабели. Сквозь красный туман Кит пялился как слепой в одинаковые лица.

Страсть отползла, скрючилось под животом горстью битого стекла. В горле остался вкус разлагающегося желания и приторность чужого дыхания. Кит неловко выпустил девушек из объятий. Медленно повернулся и скатился по ступенькам в песок.

Он уходил от освещённого павильона в темноту. В спину неслись разной степени возмущение, укоризненность и ярость. Многочасовое сексуальное напряжение взорвалось в сумеречное небо фейерверком мужицкого ржания.

Стараясь едва ступать на правую ногу, Кит брёл вдоль автострады. Вытянутая рука лишь отдалённо напоминала голосующий жест.