Я так хочу. Новая глава.

предыдущая глава

Глава 5

В Лос-Анджелес Кристофер вернулся в начале весны. Группа провела в переездах более шести месяцев. Агония со сцены, перекинулась на команду. Кит хотел дать ребятам двухдневную передышку, но понимал, что она ничего не меняет.

Альбом «Травля» становился ненавистнее с каждым днём. Ссорил и доводил до белого каления раздутой пустозвонной сущностью всю группу и всех участников дерьмового турне. Его сущностью, – думал Кит, спускаясь с трапа самолёта и скрываясь в чреве огромного внедорожника-мастодонта. Каждая дрянная нота – он. Любая глотка может его пощупать, опробовать на вкус, и порассуждать о смысле.

Кит понимал очень ясно и одновременно не понимал вовсе: кто заставляет его открывать рот? Зачем выдавать ненавистные звуки, будто самовольную отрыжку? Почему он всё ещё это делает?

Адреналин первых выступлений, быстрый секс за кулисами, чтобы сбросить накал и сберечь крышу, и потом бегом, спринтером, на сцену за новой порцией драйва. Где всё? Скисло. Обернулось галлонами тёпленькой колы без газа, единственное пойло, что одобрял Моррисон на гастролях. Пофиг печень, глотка рвёт!

Начищенные горячими языками концерты, расписанные по партиям ноты. Залы побольше – импровизации поменьше. Да, каждому пункту контракта! Да, раскрученным синглам! Да, отрепетированным речам и забойным шуткам! Давай приятель, сделай шоу! Трижды пошали, дважды поблагодари организаторов, один раз на языке принимающей стороны. И улыбайся, засранец! Ну же, оскалился направо, не забудь клацнуть зубами налево.

Там нет его. И одновременно он во всём. Всё выковырял из нутра. Ощипан и выпотрошен как безмозглая курица. Проверенное временем отборное дерьмо, – кривились губы в "сторожевой" улыбке, – ровно такое, какое нравится публике. Кит ковылял к входу в студию, так долго, словно преодолевая сопротивление штормового ветра. Взгляд механически скользил по улице, отмечал повадки прохожих, движение рук, затяжки курильщиков, крики электриков у соседнего подъезда, припаркованные автомобили и расстояние до укрытия.

В окне второго этажа сдвинулась штора – Суин заметила его и открыла замок. Кит поднимался по лестнице тем же медлительным шагом. И обещал себе, не выдать больше ни единой ноты. Зажрать бургерами толстого или фармацевтикой блондина долбанные строчки, что рождаются в голове и рвутся наружу, будто недержание.

Привычка? Он от неё избавится. Никакой музыки. Никаких стихов. Теперь этим займётся Джо, Стю или Фрэнки, один черт! В архивах столько материала, что хватит на десяток дрянных альбомов.

Кит остановился посреди комнаты. Пальцы привычно легли на клавиши рояля, потом неловко заползли в карман. Он сжал кулак и обернулся к Суин. Узкие ладони сжимали большой коричневый конверт.

– Что там?

– Я не вскрывала, сэр. Послание пришло на ваш личный почтовый адрес. Я взяла на себя смелость выяснить отправителя. Это адвокатская фирма в Даунтауне.

Сунув пакет под мышку, Кит вошёл в узкую подсобку. Остановился между металлическими стеллажами. Подвигал пыльный хлам из сломанных инструментов, запчастей, проводов, и наконец, откопал комплект никелированных струн. Прихватив новый звукосниматель, бросил на его место неизвестное послание. Хотел уйти, но задержался, пощупал фирменную упаковку. Он знал этот тип конвертов. Раздутые внутренности обычно грозили судебными разбирательствами и штрафами.

Кит грубо разорвал бумагу. Уставился в короткую записку, прикреплённую к стопке аккуратных листов. Вскинул брови и перечитал, прежде чем понял – держит в пальцах документы на развод. Адвокат его жены предлагал за тихий и мирный поход к судье столько отступных, что хватит купить небольшой океанический остров. Он присвистнул:

– Девочки, вы произвели впечатление! Вау! – И внезапно рассвирепев, швырнул документы в мусорную корзину. В сердцах двинув по двери ботинком, натянул капюшон на нос и выскочил на улицу.

Он заметил их первым. В темноте сумерек хищно блеснули стекла объективов. Кит спокойно развернулся, ссутулился. Куртка слилась с клубком теней у фасада. Неторопливым шагом достиг конца переулка. Влез в пыльный внедорожник раньше, чем зевающие папарацци успели засечь. Взбешённый, ударил кулаками в колени.

– Чёрт!

Подался вперёд и прислонил лоб к рулевому колесу. В затылке, в плечах, в туловище и паху пульсировал огонь. Он перестал определять очаг пытки. Боль в ноге сожрала всего, словно гнилостная опухоль. Дожидаясь окончания приступа, Кит тёр переносицу о нагретую солнцем кожу.

Трансатлантический перелёт, похоже, доконал. Нужно… перевести дух. Взять себя в руки. Половина тура позади. Дальше легко. Теперь совсем уж... Вернётся из Мексики, отдохнёт. До премьеры «Броска» неделя. Всего то...

Кит заставил себя разлепить глаза и держать открытыми.

– Смотри вперёд! – прошипел сквозь зубы, чувствуя, как всё труднее владеет мышцами. А, пусть! Зажмурился и разрешил судороге облегчения, пройтись позвоночником. Живая!..

Только сейчас, понял, какая мысль мучила его. Замороженные счета! Конечно! Маялся, придурок, столько дней, не мог связать одно с другим! Он не убийца… Пускай разводится, где хочет. Ему не нужны её деньги. Никогда не хотел.

Подняв голову, Кит моргнул. Резкость вернулась, пальцы налились тёплой уверенностью. На углу дома все сторожили двери и окна три охотника за скальпами. Он завёл мотор, Джип плавно тронулся с места. Кит выехал на Мэлроуз-авеню и неторопливо покатил в сторону Санта-Моники. Он смотрел на облитую огнями магазинов и ресторанов дорогу. Сиренево-лиловое небо стремительно темнело. Вынув из кармана рычавший мобильный, взглянул на номер, прибавил газ и развернулся под канонаду клаксонов. Теперь он знал куда ехать.

– Соскучилась блудница? Как раз думаю к кому напроситься в гости.

Скоростной лифт бросил желудок в ноги. Кит не успел полюбоваться мятым отражением в сияющем хроме – двери разъехались в стороны. Чуть пошатываясь, он вошёл в стеклянное фойе пентхауса.

– Скажи, что под этим газовым баллоном нет белья, – протянул, приваливаясь к косяку и скептически изучая красную ткань.

– А вот и не скажу! Не обижай моё платье, я нежно люблю его! Это последняя выдумка Маккуина.

– Покажешь, где у этой штуки вентиль?

– Мой дорогой Кристофер, боюсь, ты вышел из возраста, когда интересовал меня как сексуальный объект! – рассмеялась Эшли, цепко схватила рукав и затянула в недра роскошных апартаментов в центре Лейквуда.

– Значит, я для тебя старый?

– Увы, увы!

– Ты больно ранила моё эго, – Кит по-хозяйски вошёл в полукруглую гостиную, вспоминая, когда был здесь в последний раз.

– Ничего, оправишься.

Лёгкой походкой Эшли поднялась на подиум к стеклянному бару, взяла круглые бокалы и бутылку вина. Вернулась к столику напротив бледно-лилового камина, прищурилась.

– Ты хромаешь или репетируешь?

Кит неопределённо улыбнулся, взял у неё штопор, разлил вино в бокалы.

– Чем же мы займёмся?

– Поужинаем, поговорим, приятно проведём вечер. Как в старые добрые времена, – Эшли опустилась в кресло.

– Я предпочёл бы старый добрый секс, – Кит плюхнулся на диван, ослабил шнуровку ботинка и перекинул колено через мягкий пуф.

– Не веди себя как школьник, и не спорь. Лучше расскажи, что с ногой?

– Старость, – он откинулся на спинку, заложил руки за голову. – Ты права, списав меня на металлолом.

– А если точнее?

– Куда ещё! – сардонически бросил Кит. – Думал, потянул голеностоп, а оказался банальный старческий артрит.

– Подобный диагноз не шутка! – приподняла Эшли брови. – Я знаю, что это. Мой первый муж страдал подагрой. Тебе давно пора прислушиваться к себе и заботится. И не только о суставах. Безнаказанно испытывать перегрузки ещё никому не удавалось. Это верно адски больно... Как ты вообще скачешь по сцене?

– Купил доктора, – усмехнулся Кит. – Со всеми таблетками, шприцами и дипломами. Только помогает через раз, зараза.

– Иисус! – охнула Эшли. – Кто-то должен пристрелить твоего доктора, Кристофер! Мальчик мой, тебе нельзя нагружать ногу, если не хочешь стать инвалидом, понимаешь? Прерви тур и обратись к хорошему специалисту. Хочешь, я займусь этим?

– Ты знаешь, чего я хочу. Так что если ты не в духе, давай просто выпьем. У тебя найдётся, что-то крепче компота?

– Разве ты пьёшь во время гастролей?

– В исключительных случаях.

– Это, каких же?

– Каких посчитаю.

– Очень удобно. Когда следующий концерт?

– В понедельник.

Эшли покачала головой и снова поднялась к бару:

– Кит, ты не исправим. Знаешь, что говоришь в нос и хрипишь?

– Угу.

– Отвратительно выглядишь, дорогой.

– Это мой новый статус в Твиттере. Чертовски популярен в этом туре. Проел плешь ещё на пути в Айову.

– Ой, не ври, у тебя на зависть густая шевелюра, – Эшли протянула стакан с джином, устроилась на подлокотнике и взъерошила макушку: – И, похоже, ты вовсе не планируешь седеть.

– Не заигрывай со мной, если не готова, расстаться с этой красной кишкой.

– Фи! Ну, хватит, отличное же платье! – она звонко рассмеялась. – Поведай мне, отчего тебе негде спать?

– Кто-то ещё не в курсе, что меня продинамили? Радует, – движением кисти он отправил содержимое стакана в рот. – Видишь, не ты одна пренебрегла мной. Боюсь, скоро придётся сменить, чёртов, статус. И не только в Твиттере.

– Ты говоришь о вдове Олсен?

– Будто мне есть ещё о ком говорить.

– Сам виноват. Ты настоящий мизантроп. Лина ещё удивительно долго держалась. – Эшли задумчиво пригубила вино. – И расплатилась жестоко.

– Что? – вскинулся Кит.

– Ничего… так, размышляю.

– Сменим тему, – холодно велел он.

– Почему, дорогой? – она ласково изучала лицо большими детско-мудрыми глазами.

– Я ухожу, – он дёрнул шнурки.

– Не нужно, Кит, – проговорила Эшли, мягко отнимая от ботинок его пальцы и задерживая в ладони: – Я больше не буду ходить по твоему минному полю, оставляю его тебе. Когда-то, ещё очень не скоро, я буду дряхлой старухой и, возможно, мне захочется, составить эту взрывоопасную карту. Но не теперь. Поговорим о другом...

Эшли бросила быстрый взгляд на экран его мобильного, оживший вызовом Марии. Кит перевёл телефон в бесшумный режим. Она улыбнулась:

– Почему ты не живёшь у себя? Серый дом на Голливудских холмах мечтает проглотить и не подавиться вся жёлтая пресса. Говорят, под мраморной лестницей прорыт ход, чтобы ты мог тайком видеться с женой мэра, ты это слышал?

– Слава богу, не приходилось, – Кит расслабил мышцы деревянной спины, уставился в дно бокала: – Не хочу мешать ей.

– Ты говоришь о матери?

– Да.

– Ладно, Кристофер, в конце концов, это твоё дело, – помолчав, вздохнула Эшли, и снова сменила тему, бодро спросив: – Как фильм?

– Я доволен им, – проговорил он глухо, едва разомкнув рот. Хотел бы рассказать больше, но не находил слов. Верных. Его единственная работа, которой гордился. Он отдал ей всё. И не мог обсуждать. Это был памятник отцу…

Иногда Кит задумывался, как могла сложиться жизнь, будь жив это сильный, принципиальный мужчина, чей образ сложился из семейных фотографий, старых писем и военных архивов. Был бы Кит тем, кем он есть? Мужчина, нарисованный воображением, гордился бы сыном?

Кит невесело улыбнулся. Столько лет играет в одну игру, и каждый раз в грудине саднит. Он смыл остатками джина во рту горечь, позволил векам отяжелеть. Болтая приятным низким контральто, Эшли убрала верхний свет. Кит слушал все рассеяннее, отпуская мышцы и разжимая пальцы.

Эшли Снайпс была отличной любовницей. Одной из многих. Но только ей удавалось, заставить его расслабиться. Единственная, с кем мог провести ночь. Не считая, жены...