Лина скользнула
ладонями по гладкой коже, обняла широкую
спину слабыми руками. Она слышала, как
с дыханием убегают секунды. И знала –
они последние. Бережная тяжесть накрыла
бёдра и живот, давая понять – он тоже
знает. Колючие губы и шершавые ладони
стали мучительно неловкими. Они прощались.
Глава
42
В середине
июля провинцию Дак Нонг накрыли ливни.
Они пускались во второй половине дня,
несли толику облегчения в раскалённый
воздух и трудности на съёмочную площадку.
Река в долине выступила из берегов,
заполнила овраги и низины. Отбиваясь
от москитов и жёлтых муравьёв, люди и
техника тонули в серо-оливковой жиже,
Двое актёров подхватили кишечную
инфекцию, кабельщик наступил на ядовитую
змею. Всех троих госпитализировали в
городскую больницу. Остальная команда,
опасаясь вспышки малярии, её симптомы
появились в деревне, выливала на себя
литры репеллентов и глотала горстями
антибактериальные таблетки.
Ранним утром
Лина плелась на съёмки, чтобы к полудню
спрятаться в сумраке гостиной. Вентилятор
монотонно гудел, перетаскивал из угла
в угол тяжёлый воздух. Она вертелась в
кресле и не могла, надышаться. Невидимая
когтистая рука сдавливала горло – Лина
задыхалась, расцарапывала ногтями шею.
Паника съедала последний кислород. Ту
находила её растянувшейся на бамбуковых
половицах. Обливала из тазика водой и
помогала подняться. Три, иногда четыре,
обморока отделяли свет от темноты.
Ночь
не приносила облегчение. Ночью становилось
хуже. За дневную апатию и мнимое
спокойствие Лина платила снами.
Короткометражные ужасы заставляли
сердце выстукивать за красной чертой,
работая на повышенных оборотах. Одна и
та же картина. Берри играл главную роль.
Менялись декорации, но сохранялся сюжет.
Муж умирал на сцене; переставал дышать
на операционном столе; его хоронили
живым; он прыгал из вертолёта и парашют
не раскрывался; фанаты рвали группу на
куски. Вокруг разливался океан ярко-алой
крови, темнел под солнцем, шевелился от
насекомых и становился буро-коричневой
грязью. Монотонный стук каблуков. Сотни
солдатских сапог маршировали в грязи.
Лина
просыпалась от крика, сучила ногами,
хлестала ладонями по лицу. По телу
ползали сороконожки, геконны срывались
с потолка и падали в волосы. Она визжала,
вскакивала. Руки путалась в москитной
сетке, и дрожали, собирая с пола
рассыпавшиеся таблетки "Ксанакса",
которые не действовали! Забиваясь в
угол, Лина боялась отвести глаза от
теней, слушала скрежет двухдюймового
жука по дверной перегородке, вздрагивая
от ауканья обезьяны, доносившегося из
джунглей.
Лина
пыталась дозвониться доктору в
Лос-Анджелес. В ясные дни, под потолком
хижины Чан Виня, телефон улавливал след
призрачного оператора. Едва заметный,
чтобы оживить мобильный, но до этого
она ни разу не взбиралась по лестнице
на крышу курятника. С обмотанной мокрым
полотенцем головой, Лина казалась себе
безумным шаманом, вызывающим куском
пластика – Господи! – очередной дождь.
–
Ну же, ну... – пот заливал глаза, предплечье
вытянутой руки занемело, – давай же,
черт тебя дери...
Ничего.
Мигрирующий сигнал не объявлялся. Лина
представила сорок пять миль до ближайших
телефонов, аптек и магазинов в раскалённом
Вранглере… Едва не упав, стиснула
кулаками необтёсанное дерево стремянки
и расплакалась.
Окутав
гостиную терпким паром, маленькая Ту
колдовала на кухне. Теперь она варила
литрами горькие настойки из трав,
кореньев и насекомых. Они притупляли
головную боль, облегчали утреннюю изжогу
и тошноту. Лина пила маленькими глоточками
коричневую жидкость и старалась не
думать о целебных ингредиентах –
надеясь, что белый порошок, который
девочка расталкивает в ступке, не птичий
помет. С взрослой серьёзностью, Ту
выхаживала Линины ожоги. Прикладывала
к плечам успокаивающие компрессы,
протирала ароматными тряпочками лицо
с потресканной, как старая штукатурка,
кожей. На серых от въевшейся пыли ступнях
подолгу не заживали раны – свидетели
босоногой жизни, и Ту заботилась о них
особо тщательно.
Маленькая
вьетнамка подтащила табурет к краю
таза, щедро наполнив его коричневым
порошком. Лина вздохнула и присела,
опустила распухшие ноги в воду. Упёрлась
локтями в колени, свесив в ладонях
голову. Полуприкрыв глаза, она слушала
звонкую речь. Осторожно обмывая ранки
и мозоли, Ту говорила с Линиными ссадинами.
По щекам побежали слезы. Переполненная
благодарностью, Лина прислонилась к
худенькому плечу. По руке скользнули
волосы, она отвела глаза, стараясь не
смотреть на редкие, сухие пакли, которые
вылезали пучками. Отражение в зеркале
над умывальником пугало, секунду Лина
рассматривала его, потом отвернулась.
Послеполуденная
духота становилась нестерпимой. Лина
обхватила впалый живот. Она не чувствовала
себя ниже пояса, не знала, хочет ли в
туалет, хочет ли пить, или спать. Словно
набивная кукла, внутри которой вата,
неуклюже присела на корточки. Она
смотрела на упаковки транквилизаторов
и антидепрессантов, привезённых из
Штатов. Яростно прорычала, но тут же
успокоилась и снова пересчитала таблетки.
Ладонь нервно похлопывала по бедру,
мысли вихрились. Надо, надо сосредоточиться...
Как? Как самой рассчитать дозу?.. В глазах
запекло. Лина медленно вдохнула, не
пуская темноту в сознание.
–
Усилить... надо усилить. Что говорил
лысый? Добавить красных... Нет, синих...
Она
вдвое увеличила дозу лекарств. Облегчение
наступило сразу: голова прояснилась,
нервозность и страхи улеглись; шея
освободилась от удушливых тисков, грудь
выбралась из корсета. Лина смогла съесть
немного риса за ужином и выпить отвар
из грибов от бессонницы. В эту ночь она
спала без сновидений. Сердце билось
медленно и ровно.
Раннее утро, когда деревню будил свист
бульбуля и крики местных петухов, давно
сменилось поздним. Ливень стих. Сквозь
марлю на окне солнце жгло лицо. Научившись
от Берри считаться только со своими
желаниями, двадцать семь дней Лина
заставляла обезвоженные, истощённые
мускулы подчиняться и не замечала, как
силы уходят. Они просыпались, словно в
часах песок, по размытым дорогам, на
узких тропинках в джунглях, под раскалённым
небом и проливным дождём, в неласковых
синих глазах... Пока не высыпались.
Сегодня
Лина впервые не пришла на съёмочную
площадку. Не смогла подняться с кровати.
Она извивалась на горящих простынях,
дрожа в холодном поту. Кто-то словно
вогнал длинные иголки в затылок, и они
застряли там. Лина стискивала лицо,
зарывала в подушку, возила по простыням.
Звенел каждый нерв, ныли кости, зудела
кожа. Комната раскалилась до белого
цвета боли. За окном жалобно мяукала
кошка. Минуты нестерпимо сочились, как
густая мамалыга сквозь пальцы. Вечер
не наступит никогда.
Это
ад, – думала Лина, – расплата за грехи.
Перед широко открытыми глазами маячил
табурет с водой в надтреснутом стакане.
Она казалась кристально чистой и
холодной. Горло чесалось, словно по нему
ползли жуки, в ушах стоял надрывный
кошачий вой. Лина шевельнула языком,
протянула руку. Плечи сползли с матраса
следом за головой, тело задёргалось в
москитной сетке как пойманная рыба.
– Накормите
её! Накормите! Накормите! Бога ради,
накормите, чёртову кошку! – завизжала
что
есть мочи.
Испуганные
глаза заглянули в щёлку сознания. Ту
положила Линино лицо себе на колени.
Горькая настойка обожгла губы и небо.
Но эта боль была целительной. Лина
вцепились ногтями в чашку. Она судорожно
глотала, подавилась, отплёвывая гущу.
Маленькие ладони вытирали щеки, девочка
качала головой, плаксиво приговаривая:
– Хонг тот,
мадам, хонг тот…
Отдышавшись,
Лина попросила Ту, подать банку с
пилюлями. Скривилась от противных
звуков, словно ножом пилили стекло.
Проклятый кот! Но спустя секунду она
поняла – звуки издаёт не кот... Это она
мычит и скрипит зубами.
Лина закрыла
глаза, слезы обожгли воспалённые веки.
Собрав силы, потянула руку к табурету.
Всхлипнула и едва не разрыдалась,
преисполненная любви к своему вертлявому
смышленышу. Ту помогла запить таблетки
и влезть обратно на матрас. Лина откинулась
на простынях, ожидая, когда лекарство
прогонит грызущую боль. Вьетнамка
склонилась над ней так низко, словно
обнюхивала несвежую рыбу. Выдавив
улыбку, Лина погладила пальцем круглый
подбородок и просипела:
– Напугала
тебя, да? Себя тоже... Но теперь все будет
хорошо, спасибо, малыш. Чувствую, скоро
засну. Отправляйся к отцу..
Ту поднялась
с колен, недоверчиво посмотрела. Лина
кивнула, ресницы опустились. Проваливаясь
в сон, она услышала лёгкие шаги по
лестнице и звон тарелок в кухне.
Листья
мангового дерева трогали сетку в окне.
Закат червонным золотом обвёл вытянутые
облака. Лина приподнялась на локтях.
Должно быть, проспала весь день. Она
спустила ноги на тёплые бамбуковые
половицы. Тишина обволокла дом ватой.
Лина позвала Ту, слушая как голос
поглощают стены. Переждав дурноту,
спустилась по ступенькам и вышла на
крыльцо.
В ноздри
набился терпкий запах из свинарника.
Она походила по двору, разминая затёкшие
конечности. Удивлённо посмотрела на
курицу, кудахчущую в руках. Зачем поймала?
Выпустив птицу, Лина отряхнула ладони
и вышла за калитку. Снова позвала Ту.
Оглянулась, и вспомнила, что отправила
девушку к родным.
Небо наливалось
чернильной тяжестью и кровью. Медленно
переставляя ноги, Лина побрела в конец
деревни, неотрывно следя за горизонтом.
Справа от
ворот высился пахучий стог – его
натаскали женщины и дети, чтобы мужчины
смогли заменить прогнивший навес. Лина
опустилась в сено, подогнула колени.
Ладони щекотали сухие стебельки,
сбегавшие к дороге водопадом искр.
Воздух свободно проникал в лёгкие, не
затруднял дыхание, словно разбавленный
светом ускользающего дня. Она повернула
лицо к западу, глядя как невыразимо
прекрасно в очередной раз за горы
скатывается солнце.
Прикрыв
глаза, разрешила последнему лучу
раствориться на веках. Обхватив плечи,
Лина свернулась клубком. Ей было тепло
и капельку сонливо. Очертания деревни
таяли, сливались с колышущейся на фоне
тёмного неба ещё более тёмной зеленью.
Прямо над головой вспыхнула звезда.
Фиолетовое полотнище засияло мириадами
бриллиантовых осколков. Редкие огоньки
загорались в окнах домов. У мягкого
света роились насекомые, танцевали под
аккомпанемент цикад.
Над головой
пронеслась летучая мышь. Лина моргнула.
Она замёрзла, тело затекло. С трудом
выбралась из уютного кокона и на ощупь
побрела домой, смутно различая в темноте
тропинку. Привалившись к дверям, подышала
на холодные пальцы… и прислушалась.
Отрывистые звуки неслись со второго
этажа. Лина подняла голову. Нестройная
мелодия доносилась из её спальни.
Держась
перил, Лина как могла быстро поднималась
по лестнице. Истеричное бренчание
дёргало нервы, приводя мышцы в нетерпеливое
движение. Вглядываясь в сумрак дома,
она неглубоко дышала, отчего-то брезгуя
незнакомым сладким воздухом. Раздвинув
двери комнаты, она споткнулась. Приторность
ванили в спёртом воздухе сбила с ног.
Лина спрятала нос в плечо.
В расставленных
повсюду пиалах сияли свечи, в некоторых
тлели ароматические палочки. Клубы
чадящего дыма окутали кровать и
поднимались к скошенному потолку. Под
шатром москитной сетки, Лина разглядела,
горланящего благим матом, трубадура.
Он привалился спиной к стене, пальцы
злобно щипали гитарные струны. Запрокинутое
горло отхаркивало звуки, лишь отдалённо
напоминавшие пение. Золотисто-коричневый
клубок рук и ног сплёлся на его коленях...
Из тумана выплыло лунообразное лицо,
перекошенный рот. Налитые груди тяжело
качнулись над азиатским лицом.
Сладострастие первого в нем отразилось
строже. Угловатые плечи подались вперёд,
алчные губы обхватили тёмный сосок и
китаянка застонала.
Лине
понадобилась минута разобрать, что в
кровати трое. Он и... они. Официанты из
караоке-бара.
– Так и будешь
мяться, как хитрожопая черлидерша?
Давай, присоединяйся! – оборвав аккорд,
Кит повернул мятое лицо.
Лина вогнала
ногти в ладони. Считала до десяти, но
кошмар не исчезал. Словно котят Берри
стряхнул с себя парня с девушкой.
– Заткнитесь
дамы, – посоветовал пискнувшей паре, –
давайте, потеснитесь! Уступите место
моей хорошенькой жене!
Гортанно
расхохотавшись, он рухнул на спину.
Издевательский смех заглушил гитарный
бой. Берри снова затянул пьяную песню.
Надрывные звуки всколыхнули алкогольные
пары, перемешали с ванильным смрадом и
он поплыл, ударил в лицо.
Лина посмотрела
в тусклые, будто выключенные глаза,
полуприкрытые тяжёлыми веками. Повернулась
спиной. Внизу смутно угадывались
очертания старого комода. Пальцы взялись
за шершавые перила. Удивилась, что сердце
стучит. Она стоит на крошечной площадке,
отчётливо улавливает в спальне возню,
трудно дышит – но это привычно. Она не
задыхается. Под рёбрами пустота и горло
дерёт от ванили…
Лина присела
на покрытый циновкой топчан. Кисти
свесились меж колен. Наверху скрипели
матрасные пружины. В голове ни единой
мысли, словно в мозгу стёрлись файлы.
Несдержанный вскрик спугнул лягушку,
застывшую в полоске света, она отпрыгнула
в угол.
В затылке
натянулось и щёлкнуло. Лина зажмурилась
от боли. Отведя плечи назад, выгнулась
дугой так, что затрещали кости. Глаза
застелило красно-горячим. Дёрнувшись,
она выпрямилась на кукольных ногах.
Ключ оказался
на месте. Лина открыла шкаф, сдвинула
гитару. Холодный металл наполнил ладони
знакомой тяжестью. Преломив ружье через
колено, вложила в каждый ствол патрон.
Над раздвинутыми
бамбуковыми перегородками тихо бился
о стену бумажный фонарик. Лина протянула
руку и он исчез. Она стояла посреди
полицейского тренировочного полигона...
– Какая ты
несобранная, Лин, снова забыла надеть
наушники!
В голосе
Кроссмана досада. Он направляет руку,
помогает прицелиться. От него пахнет
китайской лапшой, губы щекочут ухо,
коротко бросают:
– Огонь!
Две вспышки
запечатлели скудную обстановку как на
странице черно-белого комикса. Ночь
зашипела. Расчленилась на живые лоскутки,
разлетелась визгом, треском ломаемой
мебели. Кровать озарилась светом,
москитная занавеска вспыхнула факелом.
Лина с
удовольствием вдохнула запах пороха,
прогнавший сладкий дух гнили. Прижала
приклад к плечу, наслаждаясь болью
отдачи, врастая мускулами в железо. На
фоне розового зарева, как глупые мотыльки
в банке, метались забавные тени. Обдавало
жаром, вперемешку с пеплом и черным
едким дымом. Лина улыбаясь, закашляла.
Все будет
хорошо. Кроссман позаботиться о них. Ей
нужно принять душ...
Дикая боль
выдернула из созерцательной прострации.
Лина вскрикнула и рефлекторно разжала
пальцы. Берри подхватил скользнувший
из вывернутой руки ствол, хлестнул
пятерней по лицу.
– Сука,
долбаная! Совсем упоролась, психичка?
Удары казались
такой силы, словно по щекам молотили
кирпичом. Лина не сопротивлялась, оседая
в темноту, вспомнила сказку Андерсена:
– А король-то,
голый… – пробормотала заплетающимся
языком.
– Дерьмо!
Кит подхватил
обмякшее тело у пола, перебросил через
плечо. Голова распухла кровью, болтаясь
из стороны в сторону. Лина поплыла в
холодном потоке невесомости, неспособная
оценить открывшийся вид. Где-то далеко
раздавались стенания, плачь…
– Заткнитесь,
дуры!
Слова скатились
на макушку как горсть окатышей. Наполовину
оглушённая, Лина на долю секунду зависла
в воздухе, и шмякнулась на топчан,
простонав от боли. Тусклый свет,
пробивающийся сквозь полоски ставен,
заслонили искажённые черты.
– Промахнулась,
лягушка. Дважды. Дерьмовый из тебя
стрелок, – прошипел Берри в лицо и
презрительно цокнул языком.
Лина искала
пальцами виски, их снова сверлила боль,
размывала все вокруг грязными кляксами.
Потная ладонь нащупала в кармане
таблетки. Сквозь слои удушливого поролона
долетали невнятные голоса, мелькали
бесплотные силуэты, мигал свет. Лина
держала глаза широко открытыми. Нельзя
опускать веки – там ждёт кошмар.
Платье
пропиталась потом, закрутилось между
бёдер. Лина подняла руку, освободиться,
и наткнулась на прохладные ладони. Они
успокаивали горячую кожу, распутывали
в прядях узлы, высвобождали плечи от
влажных пут. Лина замерла. Воздух приятно
обдувал голые ноги. Бледный овал всплывал
из темноты и снова исчезал. Она искала
его глазами, но замечала только тени,
что скопились в углах, под креслом,
таились за дверцей шкафа… Ресницы
отяжелели. Она сошла сума. Перестала
различать реальность.
В волосы
скользнули пальцы. Они обхватили кипящую
голову, несильно сдавили и потрясли,
словно пустую коробку. Лина открыла
глаза и посмотрела на мужа. Взгляды
перетекали друг в друга медленно, долго…
– Зачем эти
женщины? Почему их так много? Кто они?
Грудь
распирало. Частое дыхание хрипло
вырывалось в приоткрытые губы. Задыхаясь,
Лина обхватила руками горло, впилась
ногтями. Кит оторвал её пальцы, сжал
кулаки в своих ладонях.
– Успокойся.
– Губы прижались к царапинам на шее
больно и... нежно. – Здесь никого нет.
– Сейчас?
– Всегда.
Они без лиц…
Лина притихла,
успокаиваясь мужским теплом, запахом...
Всегда чистый и мужественный – только
его. Чужие руки не сохраняют на нем свой
след...
– Да. Никого
нет. Они исчезли в тебе, как я… – она
обхватила твёрдые скулы, вглядываясь
в его глаза. – Научи меня, что делать?
Скажи, как нравиться тебе?
– Ты и так
мне нравишься, – Кит попытался закрыть
её рот губами, но она увернулась.
– За что ты
меня мучаешь? За что?
Выругавшись
сквозь зубы, он просунул руку под плечи,
крепко прижал к груди.
– Лина,
заткнись, слышишь? Сейчас же!
Она замолчала
и прислушалась.
– Ты знаешь
моё имя...
Её подбросило
от невыносимой ярости. Она оттолкнула
его и вскочила.
– Конечно!
Я – такая же! Без лица! Меня нет! Я не
существую! – голос истерически взвился,
скрюченные пальцы смяли щёки.
– О, дьявол!
Что, ты несёшь?
Кит быстро
обнял её, вернул на топчан. Лина беспомощно
распласталась на спине, ощущая в своём
теле сильные удары его сердца.
– Твоё лицо
повсюду! Слышишь? Не забуду, мать его,
до гробовой доски!
– Это хорошо,
– она спокойно и серьёзно посмотрела
в потемневшие до черноты глаза. – Запомни
меня, ладно?
– Чокнутая,
– рыкнул Берри и впился в губы.
Безжалостный
поцелуй потребовал её всю без остатка,
добравшись даже до серой пустоты под
рёбрами. Лина желала в нем задохнуться.
Это было так легко... Но Кит резко
отстранился, уткнулся лбом в плечо,
словно услышал мольбу и отказал в
блаженстве. Кислород болезненно заполнял
лёгкие. Лина отдышалась и рассмеялась.
– Ты не
позволишь, чтобы было легко, правда?
– Будь
уверенна, – хрипло прошептал он, целуя
ключицу.
Лина улыбнулась,
погладила на затылке жёсткие волосы.
– Говоришь,
что я сумасшедшая, а сам бьёшь и целуешь.
Нет, милый, это ты не в себе.
Лина скользнула
ладонями по гладкой коже, обняла широкую
спину слабыми руками. Она слышала, как
с дыханием убегают секунды. И знала –
они последние. Бережная тяжесть накрыла
бёдра и живот, давая понять – он тоже
знает. Колючие губы и шершавые ладони стали мучительно неловкими. Они
прощались.
Переведя
взгляд за мужское плечо, Лина прищурилась.
Есть! Она поймала цель. Мышцы свело
нетерпением. Хотелось мять, рвать, бить
головой в стену. Указательный палец
задрожал, безостановочно нажимая
спусковой крючок.
– Бах!
Бах! Бах!
Продолжение следует...
Комментариев нет:
Отправить комментарий